ольгерд в поиске:

—  the witcher  —

прототип: original+tumblr |или обсудим|;
iris von everec [ирис фон эверек]
человек, жена ольгерда фон эверека

Кто придумал тебя, о щемящая боль
обретенья?

    — ирис —

             бархат летней ночи после знойного, жаркого, дня.
спутались звезды с черной тиоиндиго, в локоны твои, ирис.
А голову наклонишь, вдохнешь аромат, так и потянет медом и вереском. Говорят, это - символ печали и одиночества, да все ложь говорят. /мало ли о чем сельские старцы треплются?/ По тебе, как по чуду, под солнцем мечтают, а мимо пройдешь - не найдется тех, кто вслед не оглянется. Мне ли не видеть этого? Я и сам, как мальчишка, провожал тебя взглядом, ревниво рукоять своей сабли сжимал, да хмуро по сторонам зыркал. Если бы кто взгляд свой от тебя не отвел - зарубил бы на месте, клянусь.
                           ты смеялась над этим
                              о, как ты смеялась, ирис 
                                   нежно, тепло и воздушно
Пальцами грубых ладоней касалась, успокаивала буйный нрав одними глазами, румянцем нежных щек. Тебе отказать, хоть в чем-то, совсем невозможно было, да и не хотелось... Скорее уж кутать в шелка, жемчуг крупный ссыпать на ладони и смотреть как ты, будто нежный бутон, расцветаешь от ласки. А говорят, дочь богатых родителей, древний род /сплошные привилегии/, должна быть капризна, суха и мелочна. Да только все не про тебя.

— ирис —

В Оксенфурте, Новиграде, да что б их, даже в Офире, не найдется невесты прекраснее.
О тебе говорят всегда с должным почтением, по тебе бы всем матерям своих дочек воспитывать. /и откуда только в сердце человеческом столько тепла и добра помещается? его бы на нас двоих с лихвой хватило бы, так казалось/ Нет ни фальши, не лжи. Только свет. Хоть и всем цветам, почему-то, всегда предпочитала ты темные. А мне все твердили, что художники - павлины напыщенные, разодетые во все цвета радуги, я показывал им твой портрет и злопыхатели языками давились.
Нет большей радости, чем твоим женихом являться.
С тобой об руку по треснувшим мостовым прогуливаться: рассказывать что-то, дарить голубые назаирские мальвы, станцевать подле уличных музыкантов /под звонкие удары ладоней веселой толпы/, потому что тебе захотелось. И любые желания угадывать только по легкому наклону головы, только по кроткому взгляду, что бросишь в сторону.
                 благословенная летняя ночь
Ты писала картины, а на них звезды в узор сплетались, танцевало небо морскими волнами, будто под мелодии столь прекрасные, что никакими звуками из самых тонких посеребренных струн не извлечь. Кружила кисть над полотном, мешались краски, и туман стелился под ноги тебе ласковой псиной, Ирис. /да и есть ли на свете хоть кто-то, кому ты бы пришлась не по нраву?/ За тобой наблюдать, рядом сидеть... не отпускать. Можно целую вечность. Да и ее, паскуды, совсем не хватило бы.

— ирис —

В день свадьбы все колокола трезвонили.
В день свадьбы под ноги гости бросали зерно и монеты, звон в ушах стоял /да что там, от него в голове было тесно/, будто громом в грозу разрывалось. Нам счастья желали, долгих лет, любви. И ты была счастлива. Я ловил эти взгляды, как заколдованный. Если бывали люди счастливыми, так с нами никто из них не сравнился бы.
                         в тот день
                         и недолго после

Ольгерд фон Эверек.
Это имя родители Ирис Билевитц будут шипеть, как ругательство. Проклинать свою слабость и то, что брак допустили. С каждым днем им смотреть на дочь свою все больше не нравится. Из нежной чернильной розы она превращается в скорбную тень. И по дому пустому ходит заблудшим призраком, неприкаянной горечью, слабым отражением себя прежней. Под глазами живыми и яркими расползаются черной тушью тени и руки белые - дрожат. Пальцы - холодные. Ирис фон Эверек больше не летная ночь. Ирис фон Эверек - засохшие грязные краски в палитре, мутные слезы печали и боли, надломленная душа. Вот вам и брак, к которому так стремились. Лучше бы выдали ее за офирского принца, лучше бы вовсе отправили на другой конец света, только бы кровь родную не смешивать с "этими".
Эвереки. Разбойники, убийцы, изменники, им бы сдохнуть в сточной канаве /да там им и место/, им бы всем крепкой сталью снести головы с плеч и смеяться /жаль, что лишь Ольгерд - живой, не на ком более отыграться/.
Опадают и тают лепестки самых нежных цветов и каждый шаг, будто иглы под кожу. Все надежды разбиваются о закрытые двери, все мечты обращаются пеплом /их холодный ветер несет к серому небу/. Если останутся силы, Ирис фон Эверек, пожалей свою душу, а о чужой не стоит заботиться...
Не такой я жизни для тебя хотел, Ирис.
Впрочем, теперь уже все равно.

это просто каменное сердце.
это просто проклятая душа и черная кровь /она текла по пальцам твоим прямо под ноги/, да и нет ничего более.
если вдруг отчаянный Белый Волк постучится в двери, все что сказала бы ты при встрече...
                        я - печаль

---

дополнительно:
эта история еще не закончилась /не достаточно все пострадали/.
я намеренно опустил завершение грустной сказки, потому что ирис еще слишком мало прожила, чтобы становиться призраком. сыграем по-новому, в конце концов, не зря же существуют форумы)
важно.
знать то, что происходило в "каменных сердцах", ну и в целом в ведьмаке /никто тестов на знание канона устраивать не будет, если знания ограничиваются третьей игрой - не страшно, во всех моментах неясных - разберемся /.
далее все стандартно: любовь к персонажу, понимание, грамотность/адекватность и, конечно, не пропадать. от какого лица пишите /первое или третье/ - для меня вообще не важно.
за себя скажу, что пишу от 8к и до бесконечности, от соигрока такого не требую, но посты от 5к видеть хотелось бы /нет, дело не в подсчете символов, а просто к тому, что я свято верю в то, что если персонажи и история нравятся, то в пару строк с ними не уложиться/.  а в остальном... окружу заботой и вниманием /насколько позволит реал/. всегда легко иду на контакт, дам связь и отвечу на все вопросы, просто приходите к нам, присоединяйтесь... тут не только я в ирис влюблен.))

пример игры;

Stellamara - Zablejalo Mi Agance пустыня ничего не требует, ничего не дает и
ничего не обещает

Удушливый жаркий ветер и раскаленное добела солнце над головой.
А до самого горизонта лишь горячий песок, да редкие иссушенные кустарники.  Только змеи и скорпионы чертят тонкие дорожки по ровной глади песчаной, будто отмечая узором своим послания путникам неосторожным, зазевавшимся. Стоит шатер раскинуть - и они в тень проскользнут неслышно, заберутся под влажные одежды несчастных путников, ужалят за движение случайное, а, быть может, лишь за то, что на земли чужие проникли, что посмели ногой ступить там, где чужакам места не было.
И верно. Дорн не любит гостей.
Встречает их острым копьем и горячим воздухом, ядовитым шипением тысячи разных змей. Ведет за собой, южный край, лживыми миражами и таинственными песчаными узорами.
Не смилостивится. Не сжалится. Руками усталыми можно рыть почву сухую, ломая ногти, выворачивая суставы, бить кулаками по жесткой земле - все равно не подарит воды, не смягчится, подобно матери, не станет милосерднее.
Дорн не терпит слабостей. Тех, кто отчаялся, давно обглодал раскаленный ветер, выпила пустыня из тела всю алую воду, да отполировала своими песками кости.

И кто только скажет, что суров край северный?

За песками красными земли сухие простираются, помертвевшие и покрытые трещинами, будто морщинами на лице дряхлой полумертвой старухи, повидавшей на своем веку слишком много несчастий. Она слезы свои, будто воду, всю из себя выжала и теперь не осталось ничего. Как ни ковыряй копьем острым твердую почву, а перед глазами лишь камни мелкие рассыпятся, им со временем форму нужную, оплавленную, придаст солнце яркое.
Вот вам и Дорн. Как на ладони.
Под рукой Таргариенов мягче не стал, в поклонах спины гнуть так и не привык. Все шипит и смотрит искоса, закрывает границы от поветрия, свои законы вводит, а чужие - презирает. Дорн по своим правилам жить привык, со своими врагами бороться и там, где за красными горами теряются в песках проторенные тропы, начинается совсем иная жизнь...
Полная ветра, зноя и песчаных бурь, где не найти путей по каменным ориентирам, где опасность подстерегает на каждом шагу, а пуще всего от жестокого солнца.

Только дорнийцам это солнце мило: раскаленное до бела,  яркое до черных точек перед глазами. Улыбаются белозубо, на лицах загорелых, темных, глаза угольками черными светятся. У них по острию копий длинных бродит отраженный свет солнца да только и жаждет как бы пустили его в ход, как бы зашипела на этой стали чья-то горячая алая кровь... И верно, развлечениями другими славится Дорн, на дорогах его то и дело разбойники возникают, собирается ворье под крылом очередного дерзкого искателя приключений. Всем им на месте не сидится, всех их тянет к опасности. Что дивиться? В родных владениях даже принц дорнийский усидеть не может /то ли пример со своего народа берет, то ли они с него/. Стоило только вернуться домой после долгих путешествий в краях чужих, а Оберину вновь в путь не терпится. И не жалует принц бесед долгих с матерью, что не видела сына несколько лет, и не удержали в своих объятиях жарких страстные девы /он таких не мало пробовал в Лисе/. Куда милее, прослышав от вечно хмурого старшего брата о слишком наглых разбойниках, созвать своих друзей-наемников да отправиться с ними в небольшое приключение.
Мартелл свистит громко, копье поднимает высоко, когда с улюлюканьем и криками срываются его верные ребята прямо на раскинувшийся под ногами лагерь. Он смеется громко, глядя как песок покрывается кровью, танцует с тальваром в руках, выводит кривая сабля вкруг хозяина блестящие смертоносные узоры и в глазах тех, кто с ней сталкивается, навеки застывает отчаяние и страх. У сабли имени нет, о ней песни не складывают, Оберин в шутку свою подругу-красавицу зовет Безымянной, на валирийском имя это звучит угрожающе. И люди принца дорнийского тоже смеются отчаянно громко, слишком весело. Они вытирают свои клинки об одежду мертвецов, шутят о кратком и ярком бое, летят их голоса по горящему ветру, их следы, через пару минут, скроет горячий песок...

Только домой Оберин все равно не торопится.
Отправляет  своих наемников в Солнечное Копье, вместе со всем награбленным, что они нашли в лагере. Оставляет себе лишь медальон с круглым улыбчивым ликом-солнцем: червонное золото переливается красиво и ярко, бродит свет по большим щекам его выточенным. Мартелл хочет погостить недолго в Водных Садах, быть может переждать там череду гостей что, как слышал вскользь  младший сын правящей принцессы, скоро должны со всего Вестероса пожаловать в Дорн. Или не со всего Вестероса.. едва ли он слушал внимательно, занятый игрой с малышкой Нимерией. Да только светские беседы, отсиживание задниц за массивными столами и скучные разговоры обо всем на свете принцу не нравятся. Он часто радуется, что боги позволили ему родиться вторым, лишили сомнительной радости присутствовать на всех подобных заседаниях, не ему судьба уготовала стать кастеляном Солнечного Копья при матери. Принц свободу любит, пустыни и ветер. Его самого - Теневой Городок и отчаянный Дорн в придачу, своего принца лучше знают тесные улочки города, чем собственный отец. Что удивляться его непослушанию? Будь рядом Элия, быть может, урезонила бы брата: поцеловала бы в лоб, под руку взяла, заставила бы себя провожать от гостя к гостю, улыбаться всем им да вести себя как полагалось хозяевам. Но Элия была далеко, средь соли и камня, на драконьем острове, рядом со своим супругом.

Оберин щурится недовольно, губы кривит и коня останавливает. С песчаной насыпи смотрит он на женский силуэт тонкий, на резвую дорнийскую кобылку /под стать хозяйке, верно, вышла молодая и глупая/, качает головой принц паре своих спутников, останавливает от поспешных действий. Не местная девица, сразу видно: слишком белая, слишком часто по сторонам озирается, даже в седле иначе держится. Быть может и вовсе служанка высоких гостей, что решила избавиться от надоевших хозяев, остаться в горячем Дорне, в сильных объятиях красных песков.
Мартелл наконец трогает каблуками коня, быстро приближается к девушке и несколькими кругами объезжает ее, рассматривает. Его люди с кривыми наглыми ухмылками переговариваются меж собой, коверкают на тирошийский манер валирийский язык, всё больше обсуждают девичьи прелести. Оберин на них цыкает, ткань тагельмуста с лица стягивает и склоняет голову к плечу, взглядом медленным обводит девушку.
Не южанка. Даже не из Простора. Мягкотелых девиц Староместа он не мало повидал в свое время, многих высокородных знал лично, еще в те далекие путешествия с Элией он, не жалуясь на память, часто запоминал имена. Да и матушка, желавшая найти сыну партию, излишне дотошно перечисляла фамилии... Эту он не знал.

Оберин щурится на солнце, вздыхает напоказ, оценивает расстояние до Солнечного Копья. А девка-то далеко забралась, не даром лошадку дорнийскую умыкнула, небось другие ее так далеко не смогли бы отправить...
- Заблудилась, красавица? Разве тебе не известно как опасно в пустыне? По ночам здесь промышляют разбойники. - Оберин улыбается. За его спиной смеется в голос краснобородый тирошиец, причмокивает губами, с вызовом глядя на девушку. Только принц продолжает ухмыляться, опирается локтями о свое седло, его конь делает шаг вперед, обнюхивает незнакомую кобылу. - Все знают об этом. Так как же ты оказалась так далеко?
Мартелл распрямляется, бросает косой взгляд себе за спину, его кривляние встречают наемники хохотом. Вот только обернувшись назад к незнакомке, он все же становится каплю серьезнее. Бросает в чужие руки бурдюк с водой.
- Откуда ты? И не сбежала ли ты от кого? Быть может, - он пожимает плечами и вновь улыбается солнечно, - если мы вернем тебя, нас будет ожидать хорошая награда....

Мартелл смеется. А с ними смеется злая пустыня. Бросает она горсти песка под ноги лошадей, насылает змей и скорпионов, чтобы те охраняли границы.
И как выжила только эта глупая девочка вдали от воды и пищи? Куда собиралась направиться, не встреть здесь случайных путников? И, ведь, не знает даже что повезло ей наткнуться на принца. Кто знает что сотворили бы с ней настоящие разбойники, как обернуться могла бы судьба незнакомки в засушливом и жестоком краю, за чертой красных гор

ундвик гипнотизировал. острые обрывы и склоны в изломанных линиях заставляли теряться. и в этом царствии царила лишь мерзлота, которая грозилась сбить с дорожки, покрыть толстой броней изо льда и раскрошить все в ту же ледяную крошку. ундвик убивал медленно и методично. вероятно, даже красиво. под клекот гарпий в пронзительно низком небе. никогда не знаешь, что ждет тебя на большаке. это может быть очередной монстр или самое настоящее чудо, пусть таковые и случаются раз в столетие. для ведьмаков же чудес не бывает. те разбиваются о них с глухим грохотом, словно каменная лавина, погребая все под осколками. для ведьмака чудо — дожить до старости, встретить предназначение и исчезнуть без следа. без памяти о себе. как и положено. когда-нибудь они станут мифами. так было и с нациями старшей крови. так было с каждым, кто пришел заранее. то что осталось — летописи и истории, суть которых давно исказилась и потеряла хоть краюху достоверности. не осталось ничего. никого. мир, в котором перемешано черное и белое. ни зло; ни добро. баланс остается неизменным. сколько бы мало ни оставалось ведьмаков на большаке. сколько бы ни снижалось количество чудищ в богом забытых местах. когда-нибудь все это исчезнет, а после исчезнут и другие цеха, оставляя свободу действий людям. люди выживут, выкрутятся из всех передряг и забудут окончательно, через несколько поколений. было ли то правдой. было ли то вымыслом. какая разница? за скалистыми ущельями плещется море, врезаясь в непреодолимую преграду. извилистая тропа ведет все выше и выше, словно стремясь увести вертикально вверх, к небу. туда, где парят гарпии и сирены. туда, где пронзает высоту башня. здесь нет ничего и быть не может. никаких следов. никаких отметин. никакого отзвука. только медальон мелко дрожит отчего-то, стоит только сделать еще шаг навстречу. вверх. туда, где ветер готов изорвать в клочья и скинуть незадачливого путника, который посмел кинуть вызов заснеженным пикам ундвика. и это, как ни странно, успокаивает.
[indent] ведьмак не останавливается.
[indent] ведьмак не спешит покидать это, наверняка проклятое, место. только вот «проклятие» это — условное, давно истертое временем и испарившееся, оставившее за собой лишь ветер и вьюгу.

[indent]  [indent] tor gvalch'ca.

одно из последних пристанищ народа старшей крови. оставляющее след в этом мире строение отвечает на незаданные вопросы и также безжалостно становится местом упокоения любого возжелавшего легкой наживы. есть ведь, наверняка, здесь и старые эльфские артефакты. вышедшие из строя, но которые можно продать за баснословную сумму коллекционерам. и это манит. это притягивает. а башня пирует вместе с ветром, в первый и последний раз. здесь нет места огням и кострам путеводным; здесь не поможет даже факел, который тут же затушит. вечная мерзлота, что всегда непоколебима, останется холодной. скеллиге позаботится об этом, не спрашивая мнение населяющих людей. быть может, когда-нибудь опустеет и весь остальной окружающий мир. через множество тысячелетий, когда о ведьмаках не останется и единой истории; когда древнее существование останется погребенным в песках времени или в белом же хладе, как предсказывала итлина.

геральт не понимает, что такого в этом предсказании. геральт знает, что предсказания сбываются крайне редко, даже если были произнесены святыми старшей крови. это сродни мечу предназначения. одно острие — ты, а другое — смерть. но белый волк уже признает свою поспешную ошибку в те несколько раз, когда отказывался от своего собственного предназначения, что исчезло в портале, который вел в неизвестность. и если бы мог он что-то исправить, то, вероятно, поступил бы точно так же. он, вероятно, так же попытался все исправить бы. но просто об этом думать, когда выбор мир сделал за тебя. геральт непозволительно опоздал, а теперь ищет малейшие зацепки по всему миру. дорога по большаку идет бесконечно долго. от одного мифа к другому. от одной истории к другой. от одного вероятного портала к другому. целое пересечение меридиан и координат. и никогда так, чтобы в одном месте сошлось несколько путей. только лишь единожды, а поиски идут дальше. и иногда приходит понимание // осознание собственной беспомощности, что: «нет, бесполезно». только вот ведьмак идет все дальше, вырубая себе дорогу сквозь гнездилища чудищ и бредовые истории, которые не могут стать правдой [ но проверят, зачем-то, и их ]. геральт не устает, когда в очередной раз останавливается. желтые, горящие огнем, глаза смотрят сквозь снежную пелену, выхватывая малейшие детали. прислушивается к отзвукам и шорохам так, словно бы на секунду все успокоилось. штиля не предвидится еще довольно долго, но ему и не холодно. не потому, что ведьмак. не потому, что плотное обмундирование скрывает хорошо. у него нет времени ощущать холод или же зной, ведь его «миссия» еще не выполнена. если бы он знал, . . . что именно? не может сформулировать и сам, но неоконченное предложение в голове его засело прочно. это не чувство вины. это ошибка. промах. досадная оплошность, которую он не имел права допускать.

[indent]  [indent] — холера.

он молчит долго. в последний раз когда он произносил хоть слово? месяц назад, когда повстречал лютика в какой-то очередной захудалой корчме, на которую хватило денег. а потом снова дорога и тишина. даже с плотвой не разговаривал, хотя несколько раз и хотелось рассказать верной спутнице что-нибудь из того, что гложет где-то там, засевшее настолько глубоко, что выцепить практически невозможно. ни словами, ни как-нибудь еще. в результате, геральт лишь нервно ведет плечом, поправляет мечи и идет дальше. навстречу ему ледяной ветер и тишина. не настораживающая — приятная. та самая, в которой хочется остаться, но это невозможно. не сейчас. быть может, когда-нибудь через несколько десятилетий. он надеется, что не скоро. он надеется, что за это время найдет цири снова. верит, что она вернется. потому что предназначение всегда его находит, а в прошлый раз — уже не отпустило, заставило смириться со своим существованием, потому что иначе быть и не может. он понял, что не может. не имеет права отказываться. и сейчас уверен отчего-то, слепо, что все останется — по крайней мере — правильно. нужно только искать тщательнее, преследовать до самого конца. до тех пор, пока не увидит; до тех пор, пока не услышит; до тех пор, пока не почувствует. белый волк идет по своей тропе.

[indent] за его спиной осталась сильнейшая вьюга, а впереди — штиль;
[indent] за его спиной остался ветер, почти искрящийся белым, а впереди — ничего.
башня останется незыблемой. неподвижным памятником древней архитектуры, в которую, кажется, скоро вернется вот-вот старый владыка. но это всего лишь иллюзия. это всего лишь то, что подходит под слово «кажется». мираж головного мозга, если можно так это назвать. ведьмак ступает осторожно, но под ногами все также хрустит снег. идти бесшумно здесь не получается, потому что это невозможно, а летать ведьмаки не умеют априори. усмешка. этого и не нужно, по мнению геральта. не имеет никакого смысла. время от времени мутант думает о чем-нибудь абсурдном, вспоминая уроки весемира. вспоминая свою юность, в бытность еще учеником в каэр морхен. это так давно было. почти целую жизнь назад. и что сейчас видит перед собою тот, чьи глаза хранят в себе стаю волков-одиночек:

пустота;
[indent] тишина;
[indent]  [indent] башня;
[indent]  [indent]  [indent] с и л у э т.
[indent] на его груди мелко подрагивает медальон школы; в его груди зарождается смутное сомнение, а после — узнавание. то самое, от которого и клокочет глухим раздражением. имя, которое он хотел бы не вспоминать, просто потому, что ни к чему они вновь не придут: результат, однако, извечно одинаков. вильгефорц из роггевеена. тот самый вильгефорц, который одержимо гнался за цириллой при любом удобном случае. и вот он стоит здесь, перед ним. и перед глазами только обтянутая в черное спина. геральт из ривии не ожидал подобного поворота событий, разумно полагая, что мало кто согласится по доброй воле «путешествовать» по хребтам ундвика. и горечь в корне языка возникает совершенно оправданно, ведь ведьмак никогда не будет доверять чародею, если не знаком с ним достаточно долго, чтобы изучить. в случае же вильгефорца все становится очевидным еще в первое мгновение первой же встречи. слухи могут быть разными, но только вот интуиция не молчит при зрительном контакте.
[indent] а для самого же ведьмака этот маг — почти враг. тот, что повел на содденский холм трисс и йеннифэр. это делало его благородным защитником тогда? патриотом? нет. в это геральт верит с трудом. если, конечно, верит. и, разумеется, он знает, что его присутствие было замечено. во всем виноват снег и тишина, которую никто не спешит нарушить из собственных соображений. никаких приветствий; никаких угроз; никаких выбросов в пустоту. каждый преследует свою цель, но геральт осторожен. он ведь не понаслышке знает, на что именно способен вильгефорц. вокруг них: темень, хоть глаз выколи. вокруг них: отвесной обрыв, неверный шаг и лети себе вниз, на камни, или в ледяное море.

скеллиге никогда не было гостеприимным местом, славясь своей лаконичной агрессией;
скеллиге всегда имел популярность места, из которого уже не вернешься куда бы то ни было.

дорога идет все дальше. снег хрустит под ногами. там, за горизонтом, начинается другой совсем мир, где правят затерянные драконы, а людской — ограничен. от края, до края. из севера на юг // на запад из востока. что дальше? ничего. не пустота, очевидно. все то же самое, ведь в конечном итоге, когда-нибудь вернешься все на ту же дорогу. бесконечную. знакомую. с собственными же следами. геральт не против. геральт живет этим каждый день, порой возвращаясь по нескольку раз. словно это что-то изменит. иногда. совсем незаметно. а в лесах, между тем, волчьи стаи и гнезда грифонов; в городах же тем временем крысы и василиски в стоках. мир рушится и мутирует, не хуже ведьмачьего организма. но белоголовый не думает об этом. ни сейчас. ни тогда. просто потому, что это не его дело и не в его интересах. он же не философ странствующий и не паршивый путешественник, он — ведьмак. мутант и убийца чудищ. нэннэке каждый раз смеется над этим или иронично поджимает губы, а враги — не устают напоминать. почему нет? если им уж так сильно проще от этого. рано или поздно, им надоест; рано или поздно, исчезнут и они.

геральт чертыхается едва слышно, ощущая неладное: природа не любит, когда ее сдерживают. в эпицентре каждой бури — глаз, где нет даже ветра, но потом он становится меньше. шторм набирает обороты, разворачиваясь в полную силу. постепенно, начиная всего лишь с завихрения снегопада. и если так пойдет дальше, то ничего хорошего из этого не выйдет. вильгефорц давно уже забыт, только чужое присутствие на периферии не дает расслабиться полностью. ведьмаку не нужен магический купол; ведьмаку здесь вообще ничего не нужно, кроме того, что, вероятно, находится внутри эльфского дворца. ведьмак идет вперед, не слыша ничего [ делая вид, очевидно ] и начинать разговор первым он не намерен. по крайней мере, они оба должны понимать бессмысленность этой затеи. верно же?